Цвет мира — серый - Страница 22

— Вы удерживаете меня против моей воли.

— Но это ведь еще не война, — заметил Гаррис.

— И что вы от меня хотите?

— Встаньте на колени, — сказал Гаррис.

Сестра Ирэн опустилась на колени. Цепи тихо звякнули.

Гаррис набил табаком трубку, задумчиво посмотрел на кучку пороха на лакированной поверхности стола, но все же поджег табак и выпустил к потолку клуб дыма.

— Ну, и почему вы это сделали? — спросил он.

— Потому что вы попросили.

— Согласно вашему учению, частичка вашей богини есть в каждом человеке, и каждый человек одинаково заслуживает поклонения, — сказал Гаррис. — Вы встали передо мной на колени, потому что искренне верите в декларируемые вами ценности? Или потому что вы боитесь наказания за неповиновение? Или почему-то еще?

— Вы и сами способны найти ответ.

— Верно. Но я хотел бы услышать вашу версию.

— Основная сложность человеческой жизни заключается в том, что мы далеко не всегда получаем желаемое.

Гаррис расхохотался.

— Вы здорово меня отбрили, — признал он. — Кстати, я не понимаю вашей религии.

— А какова ваша?

— Я не верю в богов, — сказал Гаррис. — Впрочем, в большую часть людей я тоже не верю.

— Во что же вы верите? Человек не может жить совсем без веры.

— Я верю в себя, — сказал Гаррис. — Я верю в то, что миром правит сила. Не идеология, не религия, не золото, но сила.

— И вы сами решили стать этой силой?

— Я стараюсь, — сказал Гаррис. — Кстати, вы можете сесть в кресло. Если вам угодно.

— Мне комфортно и так.

— Если вы думаете смутить меня или пробудить во мне жалость, то ошибаетесь, — сказал Гаррис. — Вам комфортно, ну и Эйлия с вами.

— Откуда вы знаете это имя?

— Я много чего знаю, — сказал Гаррис. — И вы не представляете, как это меня расстраивает. Не понимаю только, почему вы делаете такой секрет из имени своей богини. Сакральности в нем — ни на грош. Искусственное нагнетание атмосферы таинственности? Не вижу смысла.

— Такова воля богини.

— Не мне ее судить, — сказал Гаррис. — Я ничего не имею против богов и богинь именно потому, что я в них не верю. Вот если б верил, то наверняка возникли бы какие-нибудь претензии. Знаете, в чем заключается главная проблема любой религии?

— Я не считаю себя вправе говорить об этом.

— А я считаю, — сказал Гаррис. — Главная проблема любой религии — это люди. Люди способны извратить каждое, даже самое светлое учение. Я внимательно читал Книги Пророков Шести. Они написаны очень хорошими людьми и призывают не только к поклонению богам, но к терпимости, скромности и соблюдению общих моральных ценностей. Я не нашел ни единого слова о том, что людей надо пытать в застенках, а потом сжигать на кострах. Я не нашел ни единой строчки о том, что веру надо нести не словом, но огнем и мечом. Я не нашел в них даже слова еретик, хотя Церковь Шести использует его чуть ли не в каждом своем обращении.

— Вы тоже не похожи на воплощение терпимости и гуманизма.

— Верно. Но я никогда не пытался казаться другим и не прикрывал свое стремление к власти философскими рассуждениями. Я ничего не имею против религии в принципе и далек от мысли запретить своим подданным верить в то, во что они хотят верить. Я вовсе не стараюсь склонить кого-то к моему мнению относительно некоторых вопросов.

— Император, который не навязывает подданным свое мнение? Это смешно.

— Вы не представляете, как это трудно — быть императором и не навязывать свое мнение, — сказал Гаррис. — Если вдруг я примкну к какой-нибудь церкви, она сразу же обретет статус официальной Церкви Империи, а оно мне надо? Сейчас мои генералы при мне называют себя атеистами, а когда я не вижу, молятся разным богам.

— Главное, чтобы они не стали считать богом вас.

— Такая опасность существует, — признал Гаррис. — Но в нашем мире боги не спускаются на землю и не живут среди смертных. Они наблюдают со стороны, иногда подбрасывая нам свои идеи. Или кто-то другой подбрасывает нам свои идеи, прикрываясь именами богов.

— Да вы теолог.

— Я — чародей, — сказал Гаррис. — А вы — жрица. Я презираю людей, а вы их любите. Но если мы попадем в руки брекчианской Церкви, нас с вами сожгут на соседних кострах. Предварительно вырвав языки, переломав руки-ноги и обезноздрив. Вы готовы быть терпимыми по отношению к таким людям? Готовы понять их, простить и возлюбить?

— Да.

— А я не готов. Если вы говорите правду, то, вне всякого сомнения, вы лучше меня как человек. Когда меня бьют по лицу, я не подставляю вторую щеку, а ломаю руку, ударившую меня.

— А потом рубите ее владельца мечом.

— И так бывает, — согласился Гаррис. — Ибо мне не нравятся люди, которые бьют меня по лицу.

— Возможно, с их точки зрения вы этого заслуживаете.

— Ну и что? С моей точки зрения, они заслуживают смерти. Проявляя взаимное уважение к нашим точкам зрения, мы просто обязаны поубивать друг друга.

— Сейчас вы рассуждаете с позиции сильного. А как бы вы думали, если бы были слабы?

— Я был слаб, — сказал Гаррис. — Меня пинали много раз, но я всегда давал сдачи, получая в ответ еще больнее. Я ненавидел себя за свою слабость и стал сильным.

— Вы могли просто умереть в процессе.

— Мог. Но я не умер, что утвердило меня в справедливости моих воззрений, — сказал Гаррис. — Религия учит человека быть слабым. Она говорит: если ты не можешь чего-то достичь, просто забудь об этом и живи счастливо. Не возжелай того, не делай сего… Если на каждый удар подставлять вторую щеку, тебе попросту оторвут голову. Религия учит человека довольствоваться тем, что есть. А если я не хочу?